Фёдор опустился прямо на успевший нагреться под солнцем асфальт, откинувшись спиной на стену здания, положив автомат на вытянутые ноги. Чуть успокоившись, закурил.
Послышались грубые окрики. Из-за угла солдаты пинками и прикладами выгнали пятерых пленных федеров. Те суетливо и испуганно торопились, держа руки поднятыми.
Сидевшие повсюду бойцы равнодушно смотрели, как пленных согнали к стене, перед ними, на расстоянии не более четырёх шагов, выстроились пять человек с автоматами, без лишних слов клацнули предохранителями и дали по короткой очереди. Тела расстрелянных мягкими безвольными кулями повалились на асфальт, агонизиру я. Добивать их не стали, разошлись не спеша, расселись, кто где.
Трошин отвернулся, продолжая меланхолично затягиваться сигаретным дымом.
Минут через двадцать прибежал сам командир полка, в сопровождении нескольких штабных офицеров. Все в бронежилетах, касках, вооружены автоматами, а какой-то майор — пулемётом Калашникова.
Фёдор видел комполка всего один раз и то во время короткого затишья. А тут вдруг сам, собственной персоной во время боя пожаловал. Видать, и впрямь серьёзное дело затевается. Одним этим контрударом не обойдётся. Да и правильно. Сколько можно обороняться, пора уже и по зубам федерам дать.
Запыхавшийся полковник сходу заговорил и — о, чудо! — не кричал, не приказывал, не требовал, не угрожал. Очень эмоционально получилось у него, почти по-отечески.
— Ребятушки! — воскликнул он, — Ну, давайте, давайте! Немного уже осталось, дожмём этих сволочей. А после каждому по стакану хорошей водки! Даю слово! Давайте, родные, давайте!
Солдаты зашевелились, вставая. Тут же послышались команды своих офицеров. Все начали разбегаться, готовясь к очередной атаке. А полковник со штабными побежал дальше — поднимать других. Бой закипел с прежней яростью. Метр за метром шли вперёд. Оставшиеся за спиной здания зачищали идущие следом подразделения, там выстрелы и взрывы гранат не утихали ни на минуту.
Поредевшие роты дошли до старого аэропорта, переставшего принимать самолёты ещё тридцать лет назад. На его месте вознёсся большой и современный жилой массив, именуемый Взлётка. Сейчас он, как и весь город, лежал в разрухе…
Зайти в административное здание бывшего аэропорта удалось сходу, но в помещениях загрохотала яростная перестрелка, испуганное эхо суматошно заметалось по закоулкам.
В большом зале, заваленном всяким хламом, сошлись врукопашную.
Люди в зверин ой ярости топтались по раненым и убитым, запинались, падали, пытались встать, но на них валились другие — окровавленные, стонущие, хрипящие, орущие…
В какой-то момент бойня прекратилась. Уцелевшие отхлынули в разные части здания, оставив на нейтральной территории десятки тел убитых и раненых, чьи стоны и болезненные крики вплетались в грохот боя, доносившегося с улицы.
Трошин ничего этого уже не видел и не слышал. Его зарезали в самом начале рукопашной. Убили одним ударом штык-ножа под сердце. Лёжа на спине, он затухающим взглядом ещё недолго видел яростную сутолоку чужих ног и драку над собой. Кто-то наступил на него несколько раз, и даже разок прошёлся по лицу, ещё один запнулся и упал.
Фёдор всё чувствовал, но сделать ничего не мог. В глазах быстро потускнело и всё окунулось в черноту. А потом он осознал, что видит пред собою то самое поле, которое преодолевал по снегу, возвращаясь от укрывшейся в лесочке церкви. Но т еперь это была не снежная пустошь, а вспаханная, раскисшая и оттого почти непроходимая грязевая топь.
На поле, один за другим, в паре шагов друг от друга, длинной, теряющейся вдали вереницей, стояли все, кого он убил. Очень много солдат федералов, лиц которых Трошин не помнил. Олег, застреленный спящим. Бывший «бугор» со своими «ближними», застреленные в борьбе за власть в бандитской группировке. Другие убитые им за короткое время, что он успел побыть в бандитах…
У каждого надо просить прощения. И лишь получив его, делать следующий шаг.
Отдельно ото всех стояла Наталья Малиновская, как и другие — в чистых белых одеждах, не касаясь ногами вспаханной земли.
У Фёдора не было эмоций, присущих живым. Он ничему не удивлялся, и Наталье — тоже, хотя её не должно здесь быть, он не убивал эту женщину, а любил всю жизнь неразделённой любовью. И всё же она стояла на этом поле.
Трошин знал, что виноват перед ней и знал, что предстоит сделать.
Он понимал, каждый шаг достанется большим трудом и не только из-за грязи почему-то не липнущей к тем, у кого надо просить прощения. Главная трудность именно в них. Любой мог не простить. И тогда возможности для следующего шага нет. Но идти нужно, ведь там, в леске, стоит церковь, где Фёдор впервые по-настоящему задумался о Боге.
//- * * * — //
Никитин Иван неохотно открыл глаза. Исчезнувший сон был очень ярким, даже цветным. Иногда такое случалось. Обычно из своих снов он ничего не запоминал или в лучшем случае по пробуждению вспоминал какие-то бессвязные обрывки сновидений. А тут всё как наяву!
Иван с досадой — лучше бы этот сон длился вечно! — осмотрел помещение, где укрывался с парнями и мужиками из своей роты. Кроме часового все спали, пристроившись абы как на дощатом полу комнаты. Два мужика храпели безбожно, раскинувшись вольготно, будт о на перинах, соревнуясь, кто громче и басистее всхрапнёт. Никому их храп не мешал. Никакие неудобства уже не могли удержать людей от сна: бои за больничный комплекс вымотали всех.
Эта ночь стала одной из немногих, когда накал драки стих. Обычно воевали сутками. Однако всему есть предел. Нежданно свалившаяся тишина оглушила, но редкие автоматные и пулемётные очереди нет-нет да разрывали покой. От этого Иван и проснулся. Стреляли б как всегда — спалось бы крепко. Проверено уже не раз.
Ему снилась дочка. Его Вика. Викуля. Пятилетняя непоседа и хохотушка, очень позитивный человечек. В этом сне Ивана с дочерью разделял небольшой, в несколько шагов шириной, чистый ручей. Он был на одном берегу, она — на противоположном.
На его стороне сгустились тревога и не уютность. Постоянное ожидание опасности душной пеленой окутывало сознание. Разрушенные и закопченные здания, небо затянуто дымкой пожаров.
На берегу дочери росла невысокая трава, насыщенная необычной, приятной глазу зеленью, с разноцветными пятнами полевых цветов. Над очаровательной белокурой головкой девочки раскинулось голубое небо без единой тучки. Воздух прозрачен и чист, как после дождя на природе, не знающей смрада городов.
Вика радостно и звонко смеялась каким-то своим мыслям и не знала ни секунды покоя.
Иван видел, как дочь то и дело посматривает в его сторону, радостно улыбается, узнавая, и будто чего-то ждёт.
Никитину очень хотелось к дочери, но неширокий ручей разделял их неодолимой преградой.
На этом сон оборвала пулемётная очередь.
Раздосадованный Иван попытался снова уснуть и вернуться в удивительное место, где за ручьём нет горя, ненависти, войны.
Не получилось.
Война не хотела выпускать из своих цепких объятий, удушающих как огромный удав — методично и наверняка. Покорившись этой силе, Никитин философски принял неизбежное. Он точно знал, уснуть более не получится. Накопившаяся усталость так сразу всё равно не пройдёт, но организм, привыкший спать урывками и помалу, уже не возьмёт сверх необходимого. Посему надо вставать, разминать затекшие чресла, найти, чего пожрать, а ещё лучше — выпить.
Пока он решал насущные вопросы, так и не найдя самого главного — спиртного, уже рассвело, но солнце ещё не показалось, хотя видный между мрачными коробками зданий горизонт золотился, готовый вот-вот вспыхнуть ослепительной яркостью.
Какая-то необычная тишина повисла над всем городом, чего не случалось давно. И от этой тишины на душе у Никитина было скверно. Он видел спокойных часовых. А что там дальше, на соседних улицах, где закрепились другие роты, неизвестно. Должно быть, и там всё в порядке. Просто отвык от такой тишины, вот и кажется, что дело плохо. Артиллеристы, небось, уже прочистили свои пушки, приготовили снаряды и ждут команды. Скоро всё взорвётся привычной и вместе с тем опостылевшей войной.
Так и случилось.
Где-то за домами одновременно отовсюду затрещали автоматные и пулемётные очереди, заухали взрывы ручных гранат и миномётного обстрела. Всё кругом пришло в движение, все забегали, зазвучали команды. Но что-то было не так. Никитин не мог понять, что именно, пока довольно быстро не пронёсся слух — опозеры в контратаку перешли. Ночью в соседних подразделениях вырезали часовых, обошли с двух сторон и сейчас замыкают кольцо окружения. Их там видимо невидимо. Подтянули свежие силы. Да только откуда им взяться в городе-то, свежим? Скорее всего, перебросили с других участков, с правого берега, хотя и там не курорт.
